“Истории моего двора” - Часть Первая
Сборник рассказов “Истории моего двора” - Часть Первая.
“Откуда берутся волны?”
Я родилась в доме, где теперь находится банк, улица Мещанская, угол Большой Арнаутской.
Мы, рожденные после войны дети, играли в царей с царицами, королей с принцессами и, конечно же, в разбойников, которые чередовались с пиратами. Коммунистический настрой окружающего меня общества, был неправедно слабоват. Двор наш был большой, густонаселенный, излишне антисоветский.
“Заткнись!”, - кричала проститутка Сарра своему новому хахалю. Кавалер после шкалика водки на завтрак совсем освоился на её пятнадцати метрах и уже пробовал качать права.
“Сарра, ты чего вопишь на весь двор?!”, - спрашивала, громким, хорошо поставленным голосом Кира Исаковна Вехтер, - преподавательница по классу игры на фортепиано в Одесской консерватории. Интеллигентная женщина, имеющая очень чёрный рот. Так говорила моя мама. Кира была женой интеллигентного мужа Изи, который без конца краснел от колоритных реплик наших шумных соседей.
- Ида! И-да! Да выйди уже, сколько можно кричать, мне что горло сорвать?
- Да онемей уже, дура. Нет от тебя покоя.
- Покой?! - вопила проститутка Маня.
- Покой???!!! - так пусть твоя сопля малая утонет в этом болоте. Все белое платье уже уделала! Чтоб я еще волновалась. Не дождешься моего инфаркта, сука такая!!!
- Выходи подлая мелочь, - одной рукой тянула меня из огромной лужи Маня, другой придерживала шёлковый халат с желтыми драконами по подолу.
По-правде говоря, две проститутки в одном дворе даже для Одессы много.
Почти каждый вечер, к Кире Исааковне приходила её старшая сестра с тоже интеллигентным мужем дядей Мишей. События развивались в двух вариациях.
Мирно - это значит все пели и играли. Гитара, рояль, скрипки, виолончель. Открытые настежь окна, стулья и столы во дворе. Сестра Киры Елена Исаковна, преподаватель вокала в нашей консерватории, приводила разных именитых гостей. Рихтера, Ойстраха с сыном, Когана с сыном или тех же, только без сыновей. Если кто-нибудь из них появлялся, нас ждал симфонический оркестр и хоровое пение, проститутки - запевалы.
Скандально - если сестры ругались, одесские гетеры Маня и Сарра бледнели или краснели. Когда как. Интеллигентный человек Изя, как я уже говорила, краснел всегда. Дядя Миша не краснел. Он мог вступиться за свою супругу, работника культуры, используя при этом запрещенный к употреблению лексикон. Последнее слово всегда было за Мишей:
“Ноги моей не будет в этом дворе никогда в жизни”, - фраза означала, завтра не придет, придет послезавтра.
Иногда мой папа, простой смертный, музицировал с Кирой и Леной в отсутствии знаменитостей. У него был исключительный слух. Он подбирал любую мелодию на любом инструменте. Кира и Лена мечтательно говорили: “Иметь хоть бы одного такого студента - огромное счастье. Мы бы покорили мир”. Но папа работал маляром. Когда я подросла он пугал меня тем, что если не буду заниматься, стану маляром пятого разряда. Стать маляром пятого разряда боялась ужасно. Хотя бы четвёртого, только не пятого. Ясное дело, училась изо всех сил. Мама говорила: “Больно вумная. Выучили на свою голову”.
- Ты знаешь откуда берутся волны? - спросила Света, моя двоюродная четырехлетняя сестра, живущая в этом же дворе.
- Нет,- честно призналась я.
- Волны делают акулы. У них такие большие хвосты и страшные зубы.
Причем тут зубы так и не поняла .
Во двор, после долгой болезни, наконец-то вышел мой друг Шурик. Это был замечательный парень. Любимец всего двора. Всех разбойников, пиратов, бандитов разных мастей исполняла я. Шурик был королевой, царицей или просто нашей общей мамой.
- Детки за мной! - командовал мой любимый друг, начиная очередную игру. Шурик уехал в Америку. Превратился там в трансвестита. Сделал операцию по изменению пола. Не представляю на кого он стал похож, жутко некрасивый мальчик с огромным длинным еврейским носом вряд ли превратился в красивую девочку. Кончил он плохо. Зарезали в темной американской подворотне .
- Глатай, гадёныш малый! - вопила тётя Зюма, кормившая другого моего дружбана Павлика. Павел ненавидел манную кашу, сметану и пюре. Остальные блюда он переносил легко. Почему Зюма заставляла поглощать своего сына, ненавистные продукты питания, никто не понимал. Три раза в день звучало одно и тоже
- Глатай , гадёныш малый! Три раза в день.
Спрятаться не получалось. Тётя Зюма всегда находила Павлика.
Дворник Василий Иванович - так к нему обращались. И не иначе. Кормил и нянчил всех детей этого дома наполовину уцелевшего после военных бомбежек.
- Давай жуй, чего мух ловишь? У, балаболы, фашистов на вас нет. Одно баловство на уме!
Если родители задерживались в патио за огромным столом мы ели малосольную ставридку, сделанную, в смысле выловленную и засоленную, собственноручно Василием Ивановичем, жареную курочку с фонтанскими помидорами.
Мой двор со всеми его обитателями вошёл в меня, всосался в мое естество, пророс в каждую клеточку. Со всеми ворами, врачами, консерваторскими преподавателями, инженерами, скрипачом Додиком, очень талантливым парнем, рано ушедшем из-за рака, съевшего его мальчишку и всю его семью. Конечно же проституток Мани и Сарры. Публичными девками их назвать язык не поворачивался. Это была не основная их работа, приработок.
Вся я, состоящая из них, из этой дворовой каши, передала сумасшедшее варево своим детям. А те, знамо дело передали моим внукам.
Однажды в два часа ночи, зазвонил в коридоре телефон. Я вылетела из спальни, столкнулась с пятнадцатилетним сыном.
- Мама , мне надо уйти.
- Ты в своем уме? Ночь за окном. Не пойдёшь.
- Мама, там бьют моих друзей.
- Чего стоишь? - Быстрее одевайся.
Остановила сына в дверях.
- Стой!
Побежала на кухню, схватила из ящика огромный тесак и отдала своему ребёнку.
- Сыночек, только никого не прирежь. Так для острастки покажи. Будь осторожен. Жду тебя.
Села у окошка. С перерезанным от страха сердцем. Вспомнила наш двор.
- Прорвемся, - как иначе.
Автор Алла Юрасова
“Откуда берутся волны?”
Я родилась в доме, где теперь находится банк, улица Мещанская, угол Большой Арнаутской.
Мы, рожденные после войны дети, играли в царей с царицами, королей с принцессами и, конечно же, в разбойников, которые чередовались с пиратами. Коммунистический настрой окружающего меня общества, был неправедно слабоват. Двор наш был большой, густонаселенный, излишне антисоветский.
“Заткнись!”, - кричала проститутка Сарра своему новому хахалю. Кавалер после шкалика водки на завтрак совсем освоился на её пятнадцати метрах и уже пробовал качать права.
“Сарра, ты чего вопишь на весь двор?!”, - спрашивала, громким, хорошо поставленным голосом Кира Исаковна Вехтер, - преподавательница по классу игры на фортепиано в Одесской консерватории. Интеллигентная женщина, имеющая очень чёрный рот. Так говорила моя мама. Кира была женой интеллигентного мужа Изи, который без конца краснел от колоритных реплик наших шумных соседей.
- Ида! И-да! Да выйди уже, сколько можно кричать, мне что горло сорвать?
- Да онемей уже, дура. Нет от тебя покоя.
- Покой?! - вопила проститутка Маня.
- Покой???!!! - так пусть твоя сопля малая утонет в этом болоте. Все белое платье уже уделала! Чтоб я еще волновалась. Не дождешься моего инфаркта, сука такая!!!
- Выходи подлая мелочь, - одной рукой тянула меня из огромной лужи Маня, другой придерживала шёлковый халат с желтыми драконами по подолу.
По-правде говоря, две проститутки в одном дворе даже для Одессы много.
Почти каждый вечер, к Кире Исааковне приходила её старшая сестра с тоже интеллигентным мужем дядей Мишей. События развивались в двух вариациях.
Мирно - это значит все пели и играли. Гитара, рояль, скрипки, виолончель. Открытые настежь окна, стулья и столы во дворе. Сестра Киры Елена Исаковна, преподаватель вокала в нашей консерватории, приводила разных именитых гостей. Рихтера, Ойстраха с сыном, Когана с сыном или тех же, только без сыновей. Если кто-нибудь из них появлялся, нас ждал симфонический оркестр и хоровое пение, проститутки - запевалы.
Скандально - если сестры ругались, одесские гетеры Маня и Сарра бледнели или краснели. Когда как. Интеллигентный человек Изя, как я уже говорила, краснел всегда. Дядя Миша не краснел. Он мог вступиться за свою супругу, работника культуры, используя при этом запрещенный к употреблению лексикон. Последнее слово всегда было за Мишей:
“Ноги моей не будет в этом дворе никогда в жизни”, - фраза означала, завтра не придет, придет послезавтра.
Иногда мой папа, простой смертный, музицировал с Кирой и Леной в отсутствии знаменитостей. У него был исключительный слух. Он подбирал любую мелодию на любом инструменте. Кира и Лена мечтательно говорили: “Иметь хоть бы одного такого студента - огромное счастье. Мы бы покорили мир”. Но папа работал маляром. Когда я подросла он пугал меня тем, что если не буду заниматься, стану маляром пятого разряда. Стать маляром пятого разряда боялась ужасно. Хотя бы четвёртого, только не пятого. Ясное дело, училась изо всех сил. Мама говорила: “Больно вумная. Выучили на свою голову”.
- Ты знаешь откуда берутся волны? - спросила Света, моя двоюродная четырехлетняя сестра, живущая в этом же дворе.
- Нет,- честно призналась я.
- Волны делают акулы. У них такие большие хвосты и страшные зубы.
Причем тут зубы так и не поняла .
Во двор, после долгой болезни, наконец-то вышел мой друг Шурик. Это был замечательный парень. Любимец всего двора. Всех разбойников, пиратов, бандитов разных мастей исполняла я. Шурик был королевой, царицей или просто нашей общей мамой.
- Детки за мной! - командовал мой любимый друг, начиная очередную игру. Шурик уехал в Америку. Превратился там в трансвестита. Сделал операцию по изменению пола. Не представляю на кого он стал похож, жутко некрасивый мальчик с огромным длинным еврейским носом вряд ли превратился в красивую девочку. Кончил он плохо. Зарезали в темной американской подворотне .
- Глатай, гадёныш малый! - вопила тётя Зюма, кормившая другого моего дружбана Павлика. Павел ненавидел манную кашу, сметану и пюре. Остальные блюда он переносил легко. Почему Зюма заставляла поглощать своего сына, ненавистные продукты питания, никто не понимал. Три раза в день звучало одно и тоже
- Глатай , гадёныш малый! Три раза в день.
Спрятаться не получалось. Тётя Зюма всегда находила Павлика.
Дворник Василий Иванович - так к нему обращались. И не иначе. Кормил и нянчил всех детей этого дома наполовину уцелевшего после военных бомбежек.
- Давай жуй, чего мух ловишь? У, балаболы, фашистов на вас нет. Одно баловство на уме!
Если родители задерживались в патио за огромным столом мы ели малосольную ставридку, сделанную, в смысле выловленную и засоленную, собственноручно Василием Ивановичем, жареную курочку с фонтанскими помидорами.
Мой двор со всеми его обитателями вошёл в меня, всосался в мое естество, пророс в каждую клеточку. Со всеми ворами, врачами, консерваторскими преподавателями, инженерами, скрипачом Додиком, очень талантливым парнем, рано ушедшем из-за рака, съевшего его мальчишку и всю его семью. Конечно же проституток Мани и Сарры. Публичными девками их назвать язык не поворачивался. Это была не основная их работа, приработок.
Вся я, состоящая из них, из этой дворовой каши, передала сумасшедшее варево своим детям. А те, знамо дело передали моим внукам.
Однажды в два часа ночи, зазвонил в коридоре телефон. Я вылетела из спальни, столкнулась с пятнадцатилетним сыном.
- Мама , мне надо уйти.
- Ты в своем уме? Ночь за окном. Не пойдёшь.
- Мама, там бьют моих друзей.
- Чего стоишь? - Быстрее одевайся.
Остановила сына в дверях.
- Стой!
Побежала на кухню, схватила из ящика огромный тесак и отдала своему ребёнку.
- Сыночек, только никого не прирежь. Так для острастки покажи. Будь осторожен. Жду тебя.
Села у окошка. С перерезанным от страха сердцем. Вспомнила наш двор.
- Прорвемся, - как иначе.
Автор Алла Юрасова
(Сокращенно. Вариант для Facebook)
 |
| Иллюстрация – Лариса Юрасова |
Комментарии
Отправить комментарий