Сборник рассказов – “Истории моего двора” – Часть Одиннадцатая

“Давай в “Темп” в темпе”

В “Темпе”, в гастрономе местного значения, тот, что был, есть и будет на улице Преображенской, 76, торговали среднестатистическими продуктами. Качество — так себе. Простенькое, без изысков. Деликатесами не пахло. Пахло рабочим духом, расшатанными нервами, плохим настроением сбрызнутым сверху обильным перегаром. Запах чрезмерного потребления спиртного низкого качества, как выдержанный коньяк, или как выстоянные духи пропитал стены, пол и потолок магазина.

Дух стоял насыщенный, густой, хоть саблей руби. Холодного оружия крупного размера у посетителей магазина не было, посему каждый входящий начинал махать руками, в надежде разогнать тяжёлый духман. Чтобы избавиться от перепойного аромата мало проветрить помещение, мало выдраить сверху донизу торговый зал, мало сбить полностью штукатурку, даже в подвалах. Всё, что не сделаешь будет недостаточным. Симбиоз запахов возможно вывести, если выжечь напалмом абсолютно все нутро магазина. Но кто на это пойдёт? Народ постоянно толпится в “Темпе”. День-деньской полно людей. Значит — и так сойдёт.

Наконец-то из маленькой девочки я перешла в разряд взрослой. Переходный период получился скомканный. То замуж выходила, то разводилась, то детей рожала. Университет, работа, должность. Извилистый путь никак не выводил на взрослую платформу.
— Вдруг выросла, — заметила мама. Заметила и удивилась:
— Вчера была малышкой, сегодня — взрослая. Так не бывает у нормальных детей.

— На себя посмотри, — предложила маме бабушка, — вчера, — очень ехидно бабуля принялась меня защищать, — была моей дочерью, а сегодня — дважды бабка.
Лиля прервала дискуссию. Предусмотрительно перевела тему.
— Ася, сбегай в “Темп”, купи молоко.
— Мама, я курсовую пишу, — заныла Ася.
— Лиля, на часы посмотри! Какое в это время молоко? Выбирай: гречку, рис или макароны.
Гроза миновала наш дом. И мне пришлось отправиться в магазин купить варёной колбаски на оливье и ещё что-нибудь съедобное.

Придворный гастроном, в прямом смысле этого слова
“при дворный”, встретил меня, до боли знакомым запашком. Рабочий день закончился. Во все отделы стояли километровые вереницы потенциальных покупателей. Ловко провернув дельце, я заняла очереди в молочный (если повезёт, купить баночку сметаны), в бакалею (приобрести макароны и майонез), в колбасный (купить кусочек “Докторской”). Приходилось бегать, наматывая круги, дабы не пропустить свою последовательность допуска к прилавку. Семь вёрст не крюк для бешеной собаки, но я начала выбиваться из сил, мотаясь по гастроному. Носилась по магазину, подтявкивая на ходу
— Помните, я здесь стояла? Помните меня? Я за этой дамой занимала!

И тут я встретила сына нашей новой соседки тети Римы. Она поселилась с шестью котами и двумя пидстаркуватыми сыновьями в квартире, уехавшей в Израиль Зюмы и моего друга детства Павлика со своей семьёй. Старшего сына тёти Римы, звали Славик. Старший мог смело считаться старым, было ему около шестидесяти. Этот мужчина так и не дорос до имени-отчества. Не приобрёл взрослой солидности. К нему относились, как непутёвому недорослю, прожившему более пятидесяти лет. Человек добрый, но абсолютно не на что не годный, водянистый, хлипкий.

Мой младший сын назвал Славика — Сравиком. Ребёнок «л» не выговаривал. Имя «Сравик» плотно приклеилось к вечно расхрыстанному, не слишком опрятному, старшему сыну новой соседки. Сравик помог мне купить все намеченные продукты, разделил очереди со мной пополам. Я покупала одно, он — своё и моё другое. Всё успели, всё досталось. Довольные отправились домой.

Осенний ветер бесцеремонно залазил под полы шерстяного пальто, засовывал холодную лапу под кофту, облизывал спину ледяным языком. Подтягивая повыше воротник, я надеялась согреться. А нетушки. Холодно, значит — холодно. Влажный одесский ветер пробирал до мозга костей. Моя кровь, под страхом полной заморозки лениво передвигалась по сосудам. Ещё не зима, только осень.
— Я замёрз в голову, — пожаловался сосед. По дороге домой Сравик поёживался, передергивал плечами, поправлял перекрученный шарф, неряшливо намотанный на шею, возмущался свой мамой.

— Нет, Вы представляете? Моя мутхер с соседками, в моем присутствии, подсчитывала свой возраст. И вышло, ей всего лишь 58 лет, а не 85. Подсчеты велись сложные, прямо, тригонометрические формулы применялись. Я возьми, по простоте душевной, да и спроси
— Выходит, мама я старше тебя?
Что тут началось. Муля подскочила, схватила меня за рукав, потащила в квартиру. Хлопнула дверью, стекла посыпались.
— Придурок чертов! — Заорала истерически, взбешённая мамаша, — Кто тебя за язык тянет? Они знали, что мне около шестидесяти. А теперь?

— Мама, ты сама им вчера сказала:
“Моему сыну через пару дней 60”. Выходит я тебе не сын, а брат-близнец?
— Ой, я Вас умоляю, Сравик! (я “л” выговариваю). Мой средний говорит, я должна старшего слушаться. Ему пятнадцать, мне всего лишь тринадцать. Не нервничайте. Инфаркт за нами неустанно следит, подстерегает. Вцепится в глотку — заказывайте гроб. Вы, мужчина молодой, крепкий. Вам жить да жить, какие Ваши годы.

— Женщинам важен возраст, — продолжила я, — каждой хочется выглядеть моложе, а если на лбу написано истинное количество лет, приходится уменьшать возраст при помощи запутанных вычислений. Математики с нетвёрдой психикой с горя побежали бы сдаваться в психушку. Некоторые мамы рожают детей в полтора года. Это нормальное явление. Ничего особенного. Простые бабские штучки-дрючки.
— Вы такая замечательная, как Вы мне нравитесь. Если бы я был моложе, стройнее и, наконец, умнее себя нынешнего, — вздохнул сосед. Чувствовалось правильное воспитание, глубокое изучение литературы в рамках школьной программы.

— Ой, это из “Войны и мира”? Льва Толстого? Это Пьер Безухов?
— Нет. Это я, пожилой мужчина без любви, — печально возразил безликий Сравик.
Младший сын тёти Римы, — Иннокентий, — как можно назвать ребёнка таким старообрядческим именем, — похожий, как одно лицо со старшим, был выращен новой соседкой таким же никчёмным и мягкотелым, как и старший сын тёти Римы. Эта властная женщина, вдова, выращивала сыновей по образу и подобию амёб. Безхребетников, прозрачных и безликих. Оба сына окончили техникум и работали в каких-то учреждениях бухгалтерами. Сравик готовился к выходу на пенсию.

Иннокентию до пенсии осталось полтора года.
— Доработаю, чего там, — сообщил младший сын тёти Римы.
— Я человек честный, уважаемый.
— Уважаемый? — С недоверием переспросила Рая, с грохотом бросая ложку в кухонную мойку и выскакивая во двор.
— Ладно, не совсем уважаемый, — немедленно согласился Иннокентий.
— Они — эти сволочи-сослуживцы, только и ждут, когда я место их родственникам освобожу. Попрекают, что из меня бухгалтер, как из велосипеда пылесос. А я просто очень медленно работаю, зато тщательно. Они наговаривают. Мол, все отчеты неправильные. Бездари! Злобные! Жестокосердные!

Соседка Рима выбежала во двор
— Опять котята! Чуть не наступила! Суки такие! — кричала она. Коты тёти Римы, на самом деле по половой принадлежности относились к женщинам, в смысле, к кошкам. Их невозможно суками называть. Суки — это женского пола собаки, ни в коем случае, не кошки. Возникли трудности называния. Тетя Рима каждый раз удивлялась, откуда берутся в её квартире котята. Полуслепая Рима не замечала кошачьей беременности и свято верила, что вредные соседки Сара, Маня и Кира Исаковна подбрасывают ей “свежерожденных котят”.
— Славик давай в “Темп” в темпе! — Строго командовала, как Чапаев, мама Сравика и Иннокентия,
— Купи котам ливерной колбаски на все деньги. Давай, давай! Поторапливайся! — Раскатистым громом проголосила, совсем прижившаяся в нашем дворе, новая соседка.
— Рима, — осторожно уговаривала моя мама,
— у Вас не коты, а кошки. Нагуливают с местными кошаками. Вот откуда бесконечные роды.
— Что Вы, Идочка, красавица моя! Я своих котиков сама собственноручно проверяла при отборе.
— Рима, Вы уже наощупь не отличаете кошачьи члены от толстых хвостов. Поверьте мне на слово. Вы ошибаетесь. Когда Вы в последний раз держали в руках член? Вспомните.
— Ой деточка, много воды утекло с тех пор.
По выражению лица тёти Римы стало ясно, она не помнила когда случился последний раз, но четко вспомнила какой именно размер держала в своей широкой ладони.

Омерзительная сладострастная ухмылка пробежала по расплывшемуся лицу и провалилась в чудовищно глубокую морщину.
Присутствующих передернуло. Присутствовали жительницы второго этажа. Понятное дело, моя мама, естественно, моя бабушка и проститутка Сара. Глядя на их лица, можно было только посочувствовать им.
Рима опомнилась, осознала тяжесть прожитых лет, глубоко вздохнула, приняла достойный вид. Убрала с лица лишнее, неприемлемое.
Мы истерически захохотали. Правая кисть тёти Римы улеглась на широком колене, словно старая женщина, что-то до сих пор держала в руке, сжимая пальцы.

Юмор — волшебное зелье от всех-всех недугов, спасательный круг в безумном море житейских передряг. Это врождённое качество, практически, всех одесситов помогало в болезнях и здравии, в жару и холод, в затишье и ураган. Шутки и смех о котах и кошках до позднего вечера раскачивали наш двор. Дом переживал девятибалльный шторм. В очередной раз хихоньки-хахоньки подняли новую волну весёлого смеха. Или это отголоски землетрясения с Румынской земли?
Никакой ясности.

Автор Алла Юрасова