Сборник рассказов «Истории моего двора» – Часть Пятнадцатая
«Китайский Императорский дворец»
Красивая девушка Ира сидела на балконе. Руки сложила на обшарпанных перилах. Прикрыв искрящиеся, голубые глаза, надеялась скрыть печаль от всевидящего соседского ока. Девочка мечтала о простых вещах. Ей не хватало родственного тепла, нежной любви и простого, человеческого… секса. И вот это нормальное желание оказалось неисполнимым. Светлые, песочного цвета волосы падали на левое плечо, оставляя маленькое правое ушко открытым к новому музыкальному произведению. Только вот музыка застыла. Весела в воздухе сублиматическим сгустком нерастраченной энергии.
Ира пришла в себя, выжила, отпустила ненависть к недонасильнику папаше, распрямила плечи, нашла способ примириться с существующей действительностью. Девушка охраняемая с одной стороны сёстрами Кирой и Леной Вехтер, преподавателями Одесской консерватории; с другой стороны, практически, бывшими проститутками Маней и Сарой, — под тщательным, круглосуточным присмотром, обязывалась сосуществовать в полном соответствии с Социалистической моралью. Не то чтобы у Иры возникла потребность стать девушкой с панели. Вовсе нет! Она, красота наша, с правильными понятиями, просто хорошая девчонка, вообще, не имела возможности встречаться с парнями. Тем более, упаси Бог, перейти из состояния «девушки» в положение «женщины» без обручального кольца. Четыре дамы, бездетные, в избытке имеющие свободное время, окутывали заботой, тошнотворной опекой, доводили до исступления несчастную сироту.
Царевичи, королевичи города Одессы — лучшие парни в Одесской области, — все до единого — «недостойные нашей Ирочки», как говорила Кира Исаковна.
Ухажеры упирались лбами в стальной заслон, выстроенный жителями нашего двора.
— Да он тупица, — говорила Кира, — у него слуха нет.
— На что похож мужчина, не имеющий музыкального слуха? — Смеясь спрашивала я
— На задницу без ушей! — Отвечала рассерженная Кира Исаковна. Такой ответ считался весьма приличным из уст интеллигентной, но черноротой соседки.
— Этот не подходит, — возмущалась Елена Исаковна очередным ухажером Иры.
— Голос у него — ржавый тормоз.
Для преподавателя консерватории по классу вокала, не поющий — не жених. И человек ли вообще? Вот в чем вопрос! Сомневаюсь. Градация простая: поющий — нормальный, непоющий — дрянь.
— Ира, не вздумай иметь с таким мартовским котом дело, — строго приказывала Сара.
— Парень, провожавший тебя вчера вечером — полный мудак. Глазки косят, ручки просят — уверяла Маня.
Мнение Иры (такой пустяк), никого не интересовало.
Наши гетеры разбирались в тонкостях вопросов, связанных с мужской верностью и преданностью. Школа жизни проституток не шла ни в какое сравнение со школой жизни обычных барышень. Если до свадьбы у девушки было хотя бы несколько кавалеров, то мы относились к ней с величайшим почтением, по силе трепетное отношение приравнивалось к уважению, выказываемому большому знатоку. Правда, раньше у Сары и Мани столько мужчин или больше, могло пройти за один день. Хотя если вникнуть, всё происходило в давние, подзабытые времена. Конечно, в делах сердечных, а также «этажом ниже», им не было равных.
Опыт, ежедневно приобретаемый в обыденности, сползающей склизкими ужами, побеждал сведения почерпнутые из книг, типа, «Жизнь» Мопассана. После прочтения знаменитого произведения («фолиант» затертый до дыр, с порванной пополам передней обложкой, тайно передавался из рук в руки жительницами нашего двора) радовал незначительными, столь редкими в то время, эротическими вкраплениями. Волосатые холодные мужские ноги, невероятно детально, просто великолепно описанные Ги де Мопассаном, вызывали панику у подружек-девственниц.
Хранительницы нравственности так увлекались процессом, что напрочь забывали о чувствах девочки. Сирота Ира, закусывала губу, молча махала соседкам рукой. Уходила огорчённая в свою комнату. Я через десять минут тихонечко поднималась к ней. Ещё через две минуты в дверь скреблась Раюня.
— Невозможно! Невыносимо! Им трудно дать мне покой! Сама разберусь, что хорошо, что плохо! — Вопила обессиленная Ирка. Рая от ужаса закатывала глаза.
— Все подружки давно лишились девственности! А я? Мне мешает двор! Виданное ли дело? Гормоны, лишенные мозгов, не изучив ситуацию, «трубили в трубы, били в барабаны».
Девочку стерегли, как зеницу ока. Продохнуть Ирине без заботливого глаза — соседки не давали.
Пока одни отдыхали, другие держали свечку, дабы смогли доложить дворовому комитету,
— Когда? С кем? Сколько? Если вдруг кто спросит. Хотя никто, никогда не спрашивал. Понятное дело, под бдительным наблюдением, поцеловаться лишний раз нереально. Нелишний раз — тоже.
— Я обменяю свою комнату на квартиру в другом районе,
— обречено сообщила Ира соседям, — вы не даёте мне нормально жить. — Сказала, всеми любимая сирота и заплакала.
Двор притих. Похоже до каждого в отдельности и до всех вместе кое-что дошло. Перевоспитанный ребёнок, хуже невоспитанного. Первому — ничем не помочь, второго можно учить уму-разуму до второго пришествия.
Народ заскучал. Чем заниматься в свободное от воспитательного процесса время? Требовалась свежая кровь, новые мысли, нестандартные решения. На небе, не всегда, только иногда, слышат мысли сумасбродок, собравшихся волею судьбы в одном месте.
Провидение прислало в наш дом студента Строительного института, в виде китайского паренька. Квартирант поселился у тёти Римы, в крошечной комнатушке, пристроенной за кухней. С лестницы вход в квартиру ограничивал небольшой тамбур, дальше шла комната тёти Римы, Римы и шести котов, оказавшимися кошками. За ней — детская комната для шестидесятилетнего Сравика и пятидесяти восьмилетнего Игнатия. Напротив находилась кухня, из неё можно было попасть в комнатушку гражданина Китайской Народной Республики.
— Не могла понять, почему азиатов называют желтой расой. — Удивленно подняла брови любительница роз соседка Валя. — Странно. Цвет кожи у парня желтый-прежелтый. И глаза — тоненькие полосочки.
— Красавчик. Такой высокий. Просто прелесть, — мечтательно заметила моя тётя Лиля, сверкая возбужденными глазками.
— Ваши дочки были такого цвета, когда желтухой болели, — выдала попадья Клавдия, намекая на меня и двоюродную сестру Асю. Грозным тоном желала опустить Лилю на землю.
— Ничего красивого в этом цвете не вижу. Бледнит, не каждой подойдёт, — грубовато заявила бывшая антисемитка Зина.
— Зинаида, он парень, а не кофта. Его не к лицу, а к душе подбирают. — Вступилась за китайца Зюма, многозначительно посмотрела на Раю. У Раюни не складывались отношения с мужем славянского типа. Цвета он был подходящего, обыкновенного, соответствовал не только душе, но и, особенно страстно подходил к телу Раи.
С трудолюбием у супруга моей подружки не складывалось. А так — орёл. Света и Толик зятя недолюбливали. Китайский студент, наоборот, без дела не сидел, оттого всем и нравился. То кран чинил, то полы мыл после шести кошек, которых тётя Рима называла котами. Из тонкой, разных цветов бумаги, китаец вырезал для наших детей картинки — сцены из жизни китайских рыбаков, ткачей и заготовщиков бамбука.
Сунлинь, так звали квартиранта тёти Римы, моментально влюбился в нашу Иру. Такое имя китаец выговорить не мог, у него получалось «Рила», стал называть её по-китайски, — Чуньшен, рождённая весной. А Ирочка, на самом деле, появилась на свет в конце апреля. Сунлинь ходил за Ирой, как телёнок на привязи, смотрел пристально узкоглазым взглядом, пытался прочитать одесскую девочку, разложить на китайские иероглифы.
Ира старалась освоить кантонскую кухню.
— Собак готовить ни за что не стану, — заявила Ира, перепутав вкусовые пристрастия корейцев с китайскими. Когда узнала, что в Китае собак не едят, а едят мышей и крыс, совсем загрустила.
— С лица сошла, — опечалилась моя сердобольная бабушка.
Сунлинь успокаивал Иру
— Я така тебя любилю, со нуюсюсь кусат уклаинскую пису.
Он имел ввиду, что так любит Ирку, ради неё научится есть украинскую пищу. Пообещал не заставлять Ирину варить, выловленных на дворовых просторах мышей и крыс. Поедание грызунов — прерогатива дворовых кошек. Между прочим кошек едят в Перу, Слава Богу, только в одной деревне. Ира оценила серьёзность отношения китайца к украинским традициям. Международные, неподдельные чувства сотворили настоящее чудо.
Украинско-Китайская свадьба гуляла три дня. Со стороны невесты, подружки и сплоченный, гулевой двор. Со стороны жениха — два друга-соотечественника, два друга местных, сокурсников из института. Сунлинь — сирота, приехал учиться в Одессу, обзавёлся семьёй, окружённый вниманием жильцов нашего дома, по требованию председателя Мао обязан был вернуться на родину. Любовь привязала парня накрепко, он так и прожил свою жизнь до последнего дня в любимом городе, с любимой женой, с двумя очаровательными дочками, и куда денешься, с сильно любимыми соседями.
Жители нашего двора обожали Сунлиня, учили говорить по-русски, по-украински.Обучали обязательной программе — одесскому мату, основанному на идиш.
— Сусай, Кила Сцаковна! Хосю купить галбуз та писёнку.
Кира, давясь от смеха, кивала головой
— Хочешь? Покупай! И арбуз и пшенку. Иди на Привоз. До закрытия успеешь!
Осень бесшумно захватила власть в урбанистической зоне. Как-то беззащитно смотрелся Городской сад в безветренном, осеннем пространстве. Ржавчина проступала на листьях и запоздалых розах. Но она не портила тихую красоту. Сад прекрасен в спокойном, сонном прощанье. Я касалась кончиками пальцев лепестков и листьев, хотела передать немного теплоты. Вдруг сумею продлить осеннюю тягучесть. Время безжалостно берет своё.
Покрасневшие листья Девичьего винограда в медленном полёте покрывали садовые дорожки. Золотые листья Тюльпанового дерева, звенели металлическим шёпотом. Сад притих. Он знал, пройдёт несколько дней и под темными, тяжёлыми тучами, холодными тоскливыми дождями, разлетятся, сорванные украшения — последние вялые, жухлые листья. Останется Городской сад в непроглядной наготе, стыдясь корявого, чёрного тела.
И так каждый год. Осень проходит свои роковые стадии. То отступает, то наступает. Я слушала тишину, в ней столько разных оттенков, непроизнесенных слов, невыпущенных вздохов.
Я вышла с коляской-зонтиком, собралась с малышом в Городской сад.
— Привет Император! Как дела?
— Холосо. Васе бальадство осень помогает.
— Наше братство?
— Да. Дволник Василий Ивановис плинёс пукты.
— Василий Иванович принёс фрукты?
— Да, — простодушно подтвердил муж Иры, без дела не стоял. Взял моего младшенького на руки, пока я раскрывала складную коляску. Ребёнок любил доброго китайского парня, крепко схватил его за нос, не хотел отпускать, даже ко мне не шёл. Отворачивался от своей мамы, крепко обнимал нетипичного императора.
Сунлиня, дабы не напрягаться с его именем, быстро переименовали в «Китайского императора», а квартиру Иры-Чуньшен прозвали «Императорским дворцом». Над дверью молодожёны повесили красные, традиционные фонарики, сделанные собственными руками. Ребята превратили вход в хоромы в дворцовый комплекс.
Ма́о Цзэду́на мы невзлюбили. Наше братство составляли люди, поклоняющиеся свободе. Коммунистический кровавый правитель уничтожил родителей и старших братьев Сунлиня. Такое Председателю Мао соседи простить не смогли. Всё-таки красный террор не то что любил наш двор. Двор любил Иру и её щедрого душою мужа. Желали им счастья! Молились за них.
Автор Алла Юрасова
Сотрудничество 💌
Facebook Messenger или yurasovalla@gmail.com
Комментарии
Отправить комментарий