“Слышишь, доцент???”

Произносить с выражением сильного возмущения.

   Этот закат меня поджидал, прячась в зарослях густого ивняка, выглядывал из-за реки бордово-фиолетовыми брызгами на темнеющем небе. Обнял бесцеремонно крепко, будто принадлежала ему давно и навсегда, не отпускал как свою собственность. Я остановилась на обочине, выключила фары. Перехватило дыхание. Значит – это мое. Это то, что войдет в сердце навсегда, останется со мной, саднящей болью, непостижимой нарядностью.
   Дорога пустынна. Никакой свет извне не мешал началу представления. Всегда очень жаль, когда природа поворачивается к тебе своим наполненным светом, локальным, изумительным цветом, прекрасным лицом. Показывает на что способна. Во всем величии, во всем великолепии. И никого нет рядом. Как-будто, если нет свидетелей, то в мой рассказ не поверят, из-за нереальности происходящего. Тучи немного разошлись, словно приоткрылся занавес. И перед моим взором во всей красе, во всем превосходстве, предстал "Демон летящий" Врубеля. Я ахнула от удивления. Хорошо знакомая картина, очень любимая работа, рукой неведанного мастера, перенесена на хлипкую, нестатичную небесную поверхность. Сердце забегало, засуетилось. Что делать? Через мгновение подует ветер, и все, все невосполнимо будет утрачено…

"В борьбе с могучим ураганом.
Как часто, подымая прах,
Одетый молньей и туманом,
Я шумно мчался в облаках,
Чтобы в толпе стихий мятежной
Сердечный ропот заглушить,
Спастись от думы неизбежной
И незабвенное забыть!"
( М. Лермонтов "Демон")

     Аир рос плотным заслоном, тянулся вдоль реки, опуская длинные мечевидные листья, которые вплетались в цветки вахты, прибрежно-водного растения, бело-розовые гроздья собраны в густые кисти. Мертензия виргинская, пробиваясь сквозь аир, предпочитала влажные, песчаные почвы, хорошо прогреваемые солнцем, звенела легкими светло-сиреневыми колокольчиками, которые напоминали елочные стеклянные игрушки, праздничную мишуру, висевшую на елке в новогодние праздники. Белокрыльники, белыми лебедями раскидывали крылья, взмахивали на ветру, и казалось, стая величественных птиц собралась совершить перелет в райские пределы.
Солнце, нырнуло в протоку, закончило свой поход купанием в быстрой, слегка мутной воде, окрасило предзакатными красками небо и реку. "Демон летящий" все парил и парил в небесах. Картина написана берлинской лазурью, сапфировым и синим цветами Черного моря, переливающимся кобальтовым с лазурно-синим оттенком. Серебряная лиса, стальной серый цвет, перемешанный, но несмешанный с охрой. Немного синего - воды пляжа Бонди. Это – "Демон летящий". Это его цветовая палитра. Это название красок, которыми писал Врубель на холсте и тот другой, на небесном подрамнике. Я видела собственными глазами. Сердце мое замирало от оглушительной красоты, щемящей тоски. Голова шла ходором. Глаза наполнились слезами. Трудно долго любоваться восхитительной красой.
     На берегах рек в Южной Америке и Африке растут густые, непроходимые заросли "стыдливой мимозы". Удивительное растение. Как только начинается дождь, как только первые капли падают на один из цветков, все они тут же складывают бутоны, сворачивают листики по цепочке, один за другим, передавая предупреждение о предстоящем ливне. Что является приемником, а что передатчиком и где канал связи неизвестно. К началу тропического дождя все листочки - цветочки подготовлены – надежно укрыты от непогоды.
     Если бы женщины передавали сигнал бедствия, предупреждая следующую о мужчине, которого лучше обойти десятой дорогой. Если бы...
     Оля хотела творить добро, сегодня такое настроение.
- Пойдём со мной. Зайдем к маме на работу на пять минут и побежим обедать.
- Ладно, - сказала я, не думая ни о чем, ничего не подозревая.
Мы шли по Советской Армии, повернули на Щепкина и вошли в корпус исторического факультета. Там на кафедре всеобщей истории работала Олина мама. Подружка попросила ключи, ее мама долго-предолго рылась в сумочке, наконец нашла разыскиваемое и в этот момент открылась дверь. Вошел симпатичный, высокий парень. Вошел и неприлично уставился на меня, рассматривая удивленным взглядом. За несколько дней до этого, о чем я, естественно, знать не знала, молодой человек в разговоре с Олиной мамой описал девушку своей мечты. Его мечтой оказалась я. Теперь я из плоти и крови стояла перед мечтателем.
- Вы просверлите во мне огромную дыру, - пришлось остановить молодого человека этой репликой.
- Простите, я задумался, - пролепетал парень смущенно.
- Ташенька, познакомься, - предложила Олина мама, - Это наш самый юный доцент, кандидат наук, Виктор Александрович Ташенский.
- Мой, что ли?
- Может и твой, - ответил доцент.
Ужинать Виктор пригласил нас в “Лондонский”.
     Красное платье – стопроцентное попадание в яблочко. Поймите - это не одежда. Это состояние души плюс интрига, соблазн и страсть, расползающаяся как ядовитый газ “Черемуха”. Сердце не выдерживает. Красное платье – притяжение, взрыв, дурман. Наркотик отключающий мозг и включающий вожделение. Красное платье – причина недуга, одержимости и исступления. Вот что такое – красное платье.
     Он был сражен наповал, у него не было ни одного шанса остаться в живых. Шампанское, красная икра, еще какая-то закуска, не помню, котлеты по-киевски, помню. Я пила игристое вино из грушевидного, тонкого бокала. Оля курила, много и жадно, почти не ела. А я ела с аппетитом, потому что вкусно. Играла музыка – “Play The Game” - Queen.
     В советские времена во всех ресторанах играла живая музыка. Люди ели и люди танцевали. Музыканты делали перерывы и люди могли вволю наговориться, общаясь, не повышая голоса, не перекрикивая галдежное “Бум-бум”, современных дискотек.
     К нашему столику подошел мужчина средних лет. В костюме, с галстуком. Ну очень солидный. Пригласил на танец. Мне не хотелось танцевать. От отошел и через минуту вернулся.
- Один танец, очень прошу. Вы как Блоковская “Незнакомка”, неземная и загадочная. Я командировочный. Только один танец. Прошу Вас.
Я поднялась, услышанное произвело впечатление. Мы поплыли по залу в плавном танце, замедленная съемка, вряд ли до нас доходила, исполняемая музыка. Мы двигались в ритме Блока:
“И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне”.
     Исполнив танец “Незнакомки” я предрешила судьбу Витеньки. Почему я не подумала о своей судьбе. Слишком увлеклась игрой? Заигралась? И проиграла… нельзя недооценивать противника. С какой стати, в сущности маленькая девочка, возомнила себя опытной светской львицей? На тот момент, весь жизненный опыт состоял из статеек двух флагманских журналах: “Крестьянка” и “Работница”. По названиям ясно, чему учили. Советской нравственности учили, оторванной от действительности, учили лживой и вредной морали. Сексом не занимались, неприлично было. Родили детей, и все, и хватит. Неприлично. Не было секса. Лучше, советовали, Ленина почитать перед сном. Вы хотите поспорить? Не надо! Исключения подтверждают правила.
     Всезнайка доцент открыл мне потрясающий мир импрессионизма. Он познакомил меня с живописью Врубеля. Это была моя стихия. Просто раньше не знала, а узнав, нырнула в океан знаний и по сей день наслаждаюсь, – модернизмом, экспрессионизмом, ташизмом.
     Смешно: Таша, Ташенский, ташизм. Это не специально. Это случайно сошлось. “Ташизм — течение в западноевропейском абстракционизме 1940—1960-х годов. Представляет собой живопись пятнами, которые не воссоздают образов реальности, а выражают бессознательную активность художника”. - Википедия.
     Мы шли по хрусткому певучему снегу, держась за руки. Я рассказывала обо всем. О школе, например:
- Школьная жизнь складывалась сложно. В меня влюблялись мальчишки. Терпеть не могли девчонки. Я из-за них расстраивалась. Однажды прочитала фразу, не помню где, не помню кому принадлежащую:
“Величайший комплимент для женщины быть презираемой ее полом”.
В четырнадцать неполных лет эти слова перевернули мои представления о мироздание. Я успокоилась. Тут же распрямила плечи и переступила через мелочное, завистливое, мещанское. Черной мокрой пантерой отряхнулась, разбросав в стороны колкие брызги, пошла по жизни кошачьей, независимой походкой, спотыкалась, набивала шишки, поднималась. Повзрослела и упорхнула в манящие небеса Голубоногой Буби, редкой птицей Галапагосских островов. Чуть перефразирую: “Рожденные ползать, летать не могут”. До свидание. Или лучше: Прощайте, - кричу я пролетая под облаком.
- Ты фантазерка, улыбается мой научный сотрудник.
- Да я такая, - смеюсь, кидая в него снежком.
     Я читала ему свои стихи. Он слушал внимательно. Советы давал дельные, чувствовалось глубокое понимание поэзии. Виктор читал мне “Цветы зла” Бодлера, “Вересковый мед” Роберта Льюиса Стивенсона, Ахматову и Мальденштама. Я рассказывала то, что тогда мало кто знал. Про исковерканные судьбы советских писателей и поэтов, про то, куда исчезли один за другим лучшие умы страны.
Моя учительница русского языка полгода прожила в Италии, писала диссертацию по творчеству Горького. Работая в итальянских архивах такого начиталась. Стильная красавица, с вечной сигаретой в зубах, передавала нам, сидя у себя на кухне, запретные знания, за которые могла потерять все. Я читала свои рассказы: “Он протянул пустой стакан виски, она протянула стакан на три четверти с этим темным напитком. Внимательно посмотрела ему в глаза. Сказала, что бутылка пуста, но есть потрясающий тост. Она перелила в его стакан немного крепкого зелья... и языком слизала каплю, стекающую по стеклу. Как это было эротично”. О виски знала, что его пьют американцы, англичане. На тот момент никогда их не видела и, соответственно, не пробовала. Напиток по загадочности сравним с фантастическим эликсиром. Виктор слушал и улыбался. Помимо разнообразных знаний, хранившихся в его голове, и мне это ужасно нравилось, обворожила еще одна деталь – он всегда улыбался.
Бах, бабах, бах, бах!!!
Я забеременела! Ой!
У меня совершеннолетней студенточки - первокурсницы пропали месячные. Были, были и прошли. Исчезли в неизвестном направлении. Конечно, я не очень волновалась. Родить от любимого мужчины малышню – высшее блаженство. Тем более, мы уже обсуждали дальнейшую совместную жизнь.
Но! Небольшое “но” образовалось. Мама и папа доцента не подготовлены. Без их благословения ни-ни. Что делать? Стала ждать, когда они подготовятся. Ждала, время шло. Плоский, когда-то, животик выпятился. Андрей Викторович не желал оставаться невидимым. Хотел утвердиться.
“Я ЕСМЬ”.
- Слышишь, доцент? Твой сын...
     Все произошло очень быстро. Не успела ничего понять. Из Второго роддома, что на Комсомольской, забирали меня с Андрюшкой бабушка и родители. Улыбающийся доцент давно исчез из моей жизни. Теперь он улыбался, читая стихи подружке Оле и ее маме, наверное, тоже. Оленька вскорости забеременела, научный сотрудник был плодовит. У Оли был сын от первого брака. Аборт скрасил разочарование после немедленного расставания. После Оли была Лена, потом Таня. Было много, много других. Всех бросал, как только...
     Помните “стыдливую мимозу”? Каждый цветочек спасал всех остальных. Это цветы, а это наивные дурочки. Каждая надеялась, со мной он будет другим. Не будет! Не будет.
     Оля пришла мириться. Не смогла. Только сказал ей на прощание: “Женщина или женщина, или никогда не женщина. Уходи”.
     Иногда мне бывает грустно. Только иногда Я подхожу к старой резной, эбонитовой этажерке, доставшейся по наследству от прабабушки. Я беру с полки альбом Врубеля. Листаю страницы. Дохожу до “Демона летящего” и замираю, наслаждаюсь каждым миллиметром репродукции, наслаждаюсь и успокаиваюсь. Рядом, сидя на ковре, играет мой сын с моим тапком. Барбара Стрейзанд проникновенно поет “Woman in Love”
- Андрюша, отдай тапок. Щекочу, улыбающегося мальчишку и наслаждаюсь переливчатым смехом самого главного мужчины в моей жизни.

Автор Алла Юрасова

Иллюстрация – Михаил Врубель - "Демон летящий"